Разлом

Это повесть о личных судьбах простых людей, казалось бы, малозначимых в масштабах человечества. Но жизнь так распоряжается ими, что от их маленьких личных поступков могут зависеть судьбы народов. Осознают ли эти люди, ответственность, выпавшую на их долю? И могут ли ее осознавать в своей повседневной жизнедеятельности?
Насколько их решения зависят от их собственных желаний и интуиций? Или их жизненные ситуации созданы Высшей Волей, которую люди зачастую не сознают? Вопросы, вопросы... Они существуют для людей во внешнем мире и внутри каждого человека. 
Роковые неотвратимые совпадения? Или случайные? Уходит человек от человека или идет от человека к человеку? И, уходя от одного, приходит ли к другому? А любовь – это финал или дорога?
Все эти вопросы, естественно, в повести не ставятся в лоб перед читателем. Но герои косвенно, так или иначе, пытаются решать эти задачи.
Удаются ли им их поиски? Ведь каждый на жизненном пути стремится достигнуть своей маленькой личной цели. Но, не ведая того, они находятся в одной связке, где все взаимозависимы: и Тим, и его женщины Зейда, и Вика, и Человек-тень, и Марик-Марат, и Сара... У каждого из них своя повесть. Но оказывается, что все они – только главы большой, общей, одной на всех повести. Такова жизнь.
 

Глава первая

 «Маэстро, круг катастрофически сужается, - сказал самому себе Тим. - Этот бородатый тип из телевизора подобрался к твоей идее уже почти впритык. Надо что-то срочно предпринимать. Что-то срочно…». Тим так резко поднялся с дивана, что жена, вместе с ним смотревшая телевизор, невольно вздрогнула. А он стал машинально вышагивать от стены до книжного шкафа и обратно, туда и обратно.
- Я сейчас поеду на дачу, - сказал он раньше, чем успел подумать.
- Что? – Вика аж подпрыгнула на диване, словно под нее подложили горячий уголь. – Ты серьезно?!
Пауза. Она молчала, осмысливая сказанное мужем. Он – тоже. Затем она вскинула руки в стороны, словно делала зарядку, и шумно выдохнула.
- Ты хоть посмотри за окно, - сказала она. – Там же – зима… метель. Хороший хозяин собаку из дому не выгонит…
- Видишь, как плохо не иметь хорошего хозяина, – огрызнулся Тим.
- От твоих шуточек там, в избе не станет теплее. Пока печку натопишь, сам в сосульку превратишься. И вообще, что за блажь? Я хотела, чтобы мы сегодня походили по магазинам.
- Что ж ты не говорила.
- Теперь говорю.
- А теперь уже «хороший хозяин собаку из дому не выгонит». Не придумывай поводов. Все равно поеду.
- И так всегда: стоит попросить тебя что-то сделать для дома – так у тебя сразу что-то свое, срочное. Тебе просто на меня наплевать. Ты ведь мне и на свадьбу цветов не подарил. Да-да, не подарил. А заменить в люстре перегоревшую лампочку нам некогда. Ведь нашему величеству надо на дачу. А в доме картошки нет.
- А на Марсе нет кислорода.
- Очень остроумно. Ладно. И когда ты вернешься?
- Завтра утром. Мне же на работу.
- С ума сойти! Ты что… вообще? – она присвистнула. – Или ты туда пригласил бабу… с утеплителем? – ехидно добавила она.
- С паролоновым.  
Она с вызовом воткнула руки в боки и вскинула острый подбородочек. Он тряхнул головой, сказал «пора» и стал кидать в рюкзак кое-какие вещички. Вика стояла, как вызов, как памятник. Тим надел теплую куртку, обмотал шею длинным кашне и закинул рюкзак за плечо. Она, прерывисто дыша и сощурившись, молчаливо наблюдала за его действиями.
- Хоть объясни!
- И сам себе не могу объяснить. Надо. Понимаешь, надо. Не обижайся, ежик, - и он решительно вышел на лестничную площадку.
- Шальной! Да пойми ты, наконец, что твоя геология давно закончилась! – крикнула она ему вслед.
- А, может, и не закончилась, - пробурчал Тим.  
- Показушник, - долетело до него из-за двери. – Все показушничаешь!
Ее несправедливый «удар ниже пояса», словно что-то взорвал у него внутри. «Показуха» – одно из самых гадких качеств, которое он ненавидел в человеке. Оно было противно его понятию «настоящность». Он всегда стремился оставаться самим собой в любых обстоятельствах. Это качество много лет укрепляла в нем работа в геологии, где человеку невозможно казаться (лучше или хуже), а можно только быть, быть таким, какой он есть.
«Показушник»! Он резко шагнул к двери, чтобы ответить, чтобы выплеснуть желчь от несправедливого упрека. Но остановился, махнул рукой и, не дожидаясь лифта, побежал вниз по лестнице.  
Выйдя из подъезда семнадцатиэтажки в морозную метель, Тим несколько утратил былую решительность. Подумал: «А ведь и правда, «моя геология давно закончилась. Зачем же мне сейчас нужна та пикетажка – тот блокнот, на твердой коричневой обложке которого написано «полевой дневник геолога»? Зачем мне те старые записи, что хранятся там столько лет? Ведь главную из них я и сейчас наизусть помню».  
Погода была, действительно, «собачья». Чем дальше он уходил от дома и чем ближе подходил к автобусной остановке, тем яснее понимал нелепость своего поступка. Оглянулся на исчезающий в снежном мареве силуэт многоэтажки, и почему-то вспомнил название романа американского писателя Томаса Вулфа «Домой возврата нет». «Да, домой возврата нет», - хмыкнул Тим, и это укрепило его решение. Кажется, он даже зашагал чаще и тверже, словно его кто-то гнал, кто-то им руководил.

Глава вторая

В загородном автобусе был собачий холод. Тим выбрал место поудобнее, у окна (к счастью, свободных мест было достаточно, значит, у большинства собак – хорошие хозяева). Он продышал в замерзшем автобусном окне отдушину и стал в нее смотреть, но прозрачное пятнышко довольно быстро снова затягивалась мутью морозного узора. Тим прикрыл веки и попытался задремать, но вместо этого погрузился в память.
… Эта мысль впервые явилась ему около тридцати лет назад как радость и стихийное бедствие одновременно.
В ту пору он работал геологом в Горной партии. Они вели поиски месторождения урана, изучали разрезы, рисовали карты, вели взрывные работы. Обычные полевые будни. Так вышло, что в тот полевой сезон Тим, кроме обязанностей геолога, по совместительству работал еще и взрывником, поскольку такового в экспедиции не оказалось.
В один из обычных августовских дней Тиму предстояло провести серию взрывов. Надо было вскрыть коренные горные породы, то есть сбросить их верхнюю, более молодую, одежду. При этом весь «фокус» состоял в том, чтобы после взрыва «одежда» не легла на прежнее место, а была отброшена в сторону. Иначе не стоило бы и огород городить.
Южное солнце еще не прогрело валуны у речки настолько, чтобы на них нельзя было усидеть, поэтому Тим сидел на валуне у горной речушки, наслаждаясь ее прохладой. Перед ним в розовой пропарафиненной бумаге лежали пачки взрывчатки, точнее аммонита, и коробки с капсюлями-детонаторами. Он брал капсюль-детонатор, подсоединял к нему электропровод и вставлял в шашку аммонита. И так раз – за разом. А когда Тим приготовит сто или сто двадцать «боевиков» (в зависимости от количества пройденных шпуров), то подсоединит все эти провода к длинному магистральному проводу и крутанет ручку «адской машинки». Тогда тишина взорвется. К небу выбросятся тонны растерзанной породы. Она на мгновение зависнет где-то вверху, а потом шумным «ливнем» низвергнется обратно, возвращая земле – земное. Эхо взрыва оглушит, волна его разобьется о дальние и ближние уступы скал, гулкими перекатистыми вздохами пойдет по ущелью. Расплывется, истрачиваясь. И наступит немота, немота, окрашенная желтой повисшей над рекою пылью. Потом немоту робко пробьют звуки очнувшейся от испуга жизни: шорох листвы, треск цикад, щебет птиц. А из укрытия к месту взрыва заспешит Тим, чтобы взглянуть на результат: «Как взяло? Что открылось?»
  Тим сидел на теплом валуне и под монотонное балагурство речушки машинально выполнял свою однотипную работу. А еще он размышлял, окажутся ли в обнаженной зоне разлома хотя бы прожилки ураносодержащих минералов, подобных тем, что уже обнаруживались в этом же разломе за несколько сот километров отсюда.
«Разломы прямо-таки, как шампуры, протыкают сотни и тысячи километров Земли», - подумал Тим и замер… Его, словно током пронзило. На первый взгляд – ничего особенного в этой мысли не было: «разломы, как шампуры». Ну и что? Любому геологу известно, что «разломы земной коры тянутся через государственные границы. Но ведь это означает, что разные страны нанизываются на них, словно куски мяса – на шампур». Ну и что? Если бы эта мысль пришла Тиму, к примеру, до начала полевого сезона, пока он не занялся взрывными работами, то он, скорее всего, на нее и не обратил бы внимания. Разве что записал бы себе в пикетажку как любопытный образ: «разлом – шампур», «страны – куски мяса» – да и все. Но эта мысль пришла ему в то время, когда он уже почти два месяца занимался взрывами. А перед этим еще и штудировал специальную литературу. «На разлом нанизываются страны, как на шампур – куски мяса…». Вот в этом-то и состояла вся заковыка. А за первой заковыкой следовала вторая: «если шампур половчее дернуть, то кусок мяса с него сорвется… Значит, через шампур можно управлять «благополучием» куска мяса, точнее – страны. Вот, в чем суть. Вот, что страшно: возможность управлять благополучием или неблагополучием другой страны, другого народа. Огромная скрытая власть. От этой мысли его щеки похолодели и покрылись колкой изморозью. Дыхание застряло в горле. Он испугался простоте этой мысли. Надо было только разработать технологию управления – и все.  
Весь день Тим пребывал в смятении: на него буквально давило тяжелое небо этой мысли. К вечеру он «увековечил» ее в пикетажке. На следующей же странице захотел записать кое-какие расчеты, например, количество взрывчатки для разных видов взрывов. Но вдруг рука его зависла в воздухе, словно кто-то поймал и остановил ее налету. Будто кто-то предпринял меры предосторожности. Тогда Тим перевернул пикетажку «задом наперед» и с другой ее стороны записал несколько расчетных формул, пришедших к нему вдруг как озарение, Потом сунул пикетажку в рюкзак и, приказав себе забыть все это, как страшный сон, попытался спокойно продолжать работу.  

Тим, прикрыв глаза, покачивался на сиденье автобуса, и картины прошлого виделись ему очень зримо в цвете и проплывали за прикрытыми веками легко, словно облака. Он открыл глаза. Снова продышал «форточку» в стекле. Увидел, что автобус переезжает мост через реку, значит, скоро шоссе подойдет к повороту на проселочную дорогу, что ведет к дачному поселку. Тим снова прикрыл глаза, но картинки памяти больше не возвращались.
Зато ясно представился бородатый очкарик на экране телевизора, который своими рассуждениями и спровоцировал Тима на эту поездку. Зачем? Тим и сам толком объяснить не мог. Но, видимо, все-таки это было нужно. С некоторых пор Тим стал суеверен, а точнее, стал верить в то, что все в жизни происходит именно так, как и должно происходить. Зачем надо было ехать на дачу? Раз вдруг возникло такое желание, значит, так предопределено. Значит, для него назрела необходимость вновь погрузиться в ту давнюю ситуацию, просмотреть забытые расчеты, что-то для себя решить? Тим давно понял, что в его частной воле, словно виртуальный двигатель, всякий раз присутствует и другая внешняя воля. Когда-то, назвав ее объективной необходимостью, он как бы заключил с ней молчаливое согласие на сотрудничество.
Та давняя мысль, которую он упаковал в блокнот, нет-нет, да и простреливала его память. И тогда он погружался в странное состояние человека, обладающего сокровищем, о существовании которого никому не может сказать. Он пребывал в положении человека, изо всех сил скрывающего свою тайну потому, что понимал: ее раскрытие, наверняка, навлечет на него беду. И в то же время он испытывал огромное желание раскрыть эту тайну. Ведь скрываемое богатство перестает быть богатством. И что это за идея, если ее нельзя обнародовать? Кто будет знать, что тебе, именно тебе, а не кому-то другому подвалило это сокровище? Заставлять себя молчать и мучиться желанием не молчать. Какое-то самоистязание.
В общем, Тима раздирало противоречие. Он ощущал себя хранителем мины замедленного действия, таящей в себе неотвратимую опасность. Для кого опасность? Лично для него? Нет.
Для человечества!
Да, да, для человечества. Конечно, это звучит пугающе громко, пафосно. Но что поделать? В последнее время Тиму не раз приходилось слышать, как какой-нибудь ученый муж делал публичные высказывания на тему, близкую тому, о чем Тим так долго молчал. Он понимал, он шкурой ощущал приближение опасности: ведь кто-то вот-вот сможет понять то, что он уже давно понял. А это будет означать, что у него отнимут его идею, его сокровище. Оно просто станет – не его. Но он уже так долго бережет его. И не хочет терять, не хочет.
Ведь не зря говорят, что идея витает в космосе, и кому-то выпадает удача – «поймать» ее первому. А бывает и так, что ее «ловят» одновременно два или три человека в разных концах Земли. Например, законы Джоуля – Ленца, Бойля – Мориота?

Чем ближе другие подбирались к его, Тима, идее, тем дороже она становилась ему самому. Он был, словно собака на сене: «ни сам не ам – ни другому не дам». А точнее, он ощущал себя волком, которого все теснее обкладывают флажками и подбираются к его логову.
Тим понимал, что кто-то из ученых вот-вот придет к тому, о чем он столько лет молчит. Он даже удивлялся, почему до сих пор еще никто не догадался? Почему приближаются так медленно? А может быть – уже? И они просто морочат людям головы – подготавливают общественное мнение? Или дурачат? Особенно Тима «достал» сегодняшний бородатый очкарик. Он смотрел с экрана телевизора прямо на Тима, глаза – в глаза, и ехидно улыбался. Это и побудило Тима к ответному действию: и вот он в эту «собачью» погоду, повздорив с женой, едет на дачу, куда в свое время свез все свои архивы.

Примечание

Полностью эта повесть напечатана в книге "Разлом", о приобретении которой можно узнать по адресу  

aleksandr-portnjv@yandex.ru